Испытание огнем читать онлайн - джеймс дэшнер. Анна Гаврилова: Испытание Огня Испытание огнем читать онлайн

Михаил Одинцов.

Испытание огнем.

Лучший роман о летчиках-штурмовиках

Глава первая.

Заканчивался второй день войны.

Бомбардировочный полк из-под Киева перелетел на фронтовой аэродром.

Командир полка майор Наконечный, его заместитель по политической части капитан Чумаков обошли новый аэродром - луг, окруженный лесом, проверили размещение техники и ее маскировку. Поговорили с летчиками, техниками, механиками и мотористами: хотели убедиться, что на данном этапе ими все сделано для того, чтобы завтра с рассветом полк мог вступить в бой.

Для Наконечного завтра начиналось уже сегодня с бритья и приведения себя в порядок: командир должен быть всегда командиром.

Гавриил Александрович, посматривая в маленькое зеркальце, давно заученными движениями, не торопясь, старательно намыливал себе щеки. Крупное лицо, большая рука с помазком одновременно в зеркальце не помещались, и от этого он еще больше ощущал свою медвежатость. Неудобство не злило, а пробудило в нем иронию, а затем и воспоминания о жене и ее словах: «Знаешь, ты иногда очень бываешь похож на Тараса Бульбу. Вот рожу тебе сына, и скажешь тогда ему: «…А ну, поворотись, сын, экий ты какой?»

«Да, сына не успели. Но есть Дашенька. Дашка-промокашка. Надо же так придумать. И откуда это Юрка взял. Видимо, всегда соседские дети и дружат, и ссорятся». Он улыбнулся, вспомнив, как Даша заливалась горькими слезами из-за этой присказки, применяла слезы, как оружие защиты. И помогало. Юрка сразу переходил на примирительный тон и уговаривал: «Ну не реви. Будь мужчиной». На этом инцидент исчерпывался, чтобы через день-другой повториться.

«И зачем я их отправил к сестре в гости? А ведь не хотел, сопротивлялся, но против двух женщин оказался бессилен, пришлось подчиниться большинству. Как там теперь, в Белоруссии? Надо написать, пусть срочно уезжают, только не в Киев, туда тоже возвращаться нельзя…»

Но семейные думы оборвались, а память начала выстраивать цепь событий предыдущего дня.

К своему удивлению, он не мог четко и подробно вспомнить картину первого налета немцев на Киев, так как в это время был занят делами по приведению полка в боевую готовность. Только когда «юнкерсы» уже шли обратно, он понял, что это война.

…Перед вечером фашистские самолеты повторили налет на Киев. Как и утром, «юнкерсы» шли плотным строем, девятка за девяткой, южнее шоссе Житомир - Киев, буквально над аэродромом полка. Не могло быть, чтобы они не видели более полусотни самолетов, стоявших на открытом месте без всякой маскировки. Видимо, немецкие летчики считали их аэродром ложным. Это спасло их и во второй раз.

А что с полком на новом месте?

Связи с постами воздушного наблюдения, оповещения и связи нет. На аэродроме ни одного зенитного орудия, ни одного зенитного пулемета. Одна надежда на турельные пулеметы своих самолетов, но они могут быть использованы только непосредственно над аэродромом. Утром начальнику штаба и командирам придется это разъяснить и заставить их хорошенько организовать собственное наблюдение и дежурство штурманов в кабинах самолетов. Главное, прятать самолеты и людей. Вырыть окопы, в которых можно будет прятаться при бомбежке.

Связь с дивизией пока только самолетом. Линия фронта точно неизвестна. Боевое расположение на завтра поступило в самом общем виде: «По данным своей воздушной разведки вести эшелонированные боевые действия по вражеским войскам. Напряжение максимальное. Донесения при наличии связи по телефону, при отсутствии - самолетом связи».

Что значит максимальное напряжение, если технический состав со старого аэродрома прибыл еще не полностью, а бензина и боеприпасов завезли всего на два вылета?

Как летать? Летчики-истребители не знают наш самолет Су-2.

Он вспомнил, как после утреннего налета фашистских самолетов на Киев полк получил приказ: «С самолетов двух эскадрилий снять бомбы и быть в готовности к отражению налета противника на город». Распоряжение вызвало у людей прилив энергии, и работа закипела: бомбы были быстро сняты, пулеметы еще раз проверены, летчики и штурманы с командирами двух эскадрилий изучали возможные варианты будущего воздушного боя. Боя абстрактного, так как ни у кого такой практики не было. Как атаковать - думали сообща. Надеясь на то, что немцы снова придут без сопровождающих истребителей. На второй немецкий налет взлететь эскадрилии не успели. И стали ждать утра.

Получилось же все по-иному…

Наконечный мысленным взором вновь увидел начало рассвета. День не успел вступить в свои права, а ему пришло сообщение: «Идут». Самолеты эскадрилий взлетели и ушли на восток, растаяв в приземной молочной дымке раннего утра.

Ни он, ни другие командиры, находящиеся на земле, не могли с земли руководить надвигающимся боем из-за отсутствия опыта применения радиосвязи легких бомбардировщиков в качестве истребителей, а на своих истребителях И-16 не было радио. Исход боя находился полностью во власти командиров эскадрилий, они будут принимать решения и вести летчиков в бой только по личному зрительному восприятию обстановки в воздухе.

Наконец южнее аэродрома появились на большой высоте обе эскадрильи Су-2, летевших курсом на запад. Решили атаковать врага в строю эскадрилий «девяткой», клином, так как немецкие самолеты имели построение групп тоже из девяти самолетов. Выбирать же цель для атаки командиры будут самостоятельно.

…Небо наполнилось высоким вибрирующим звуком вращающихся на больших оборотах воздушных винтов. Но и тут же к знакомому и привычному звуку своих моторов прибавился новый, более низкий тон. Это басовое и тяжелое у-у-у-у-у было чужим и грозным: приближались немецкие самолеты. В западной части неба в лучах поднявшегося над горизонтом солнца он увидел заблестевшие яркие точки - самолеты. И чуть позже стал различать, где свои, а где чужие. Самолеты начали сближаться, и в это время аэродром заполнялся криком людей, наблюдавших за началом боя. Только он не понял слов и выражений, а потом уже и не слушал их, так как сам закричал что-то нелитературное, но потом спохватился и долго чувствовал себя неловко.

Кричали так, как будто это могли услышать летчики в воздухе и исправить ошибку.

На глазах полка головная группа истребителей И-16 атаковала его Су-2, изготовившихся для атаки немецких «юнкерсов». Он искусал в кровь все губы. От напряжения заболели туго сжатые кулаки. Если бы не заградительный огонь штурманов из турельных пулеметов, то могла эта ошибка закончиться плохо. Как бы там ни было, но пока разобрались, где кто, время было упущено. Су-2 разворотом вышли из боя, а истребители пошли догонять «юнкерсов».

Бегущий по лабиринту - 2

Уэсли, Брайсону, Кайле и Даллину, самым лучшим детям на свете.

Глава первая

Зазвучал голос Терезы, и мир распался на части.
«Эй, спишь?»
Томас поерзал в постели. Тьма вокруг царила густая и плотная. Он чуть не поддался панике, решив, будто снова в Ящике — страшном кубе из холодного металла, в котором его доставили в Глэйд. Потом, широко раскрыв глаза, Томас различил тусклый свет и смутные тени в большой комнате: грубые кровати, комоды… Тихо дышали во сне ребята; кто-то смачно храпел.
Слава Богу… Он в безопасности, в бараке. Не надо бояться, здесь нет гриверов. Нет смерти.
«Том?»
Голос девушки звучал прямо в голове, Томас отчетливо его слышал. Хоть и не смог бы никому объяснить, как и почему.
Глубоко выдохнув, он лег. Натянутые нервы успокоились, и Томас ответил: «Тереза? Который час?»
«Без понятия. Мне что-то не спится. Удалось подремать с часок-другой, и все… Подумала, вдруг ты не спишь, поболтали бы…»
Томас сдержал улыбку. Хоть Тереза и не видит его, все равно как-то неловко.
«Ну куда я теперь денусь? Трудно спать, когда в черепушке у тебя чей-то голос».
«Ой, ой… ну и спи себе дальше».
«Да не, все путем».
Томас посмотрел на дно верхней койки над собой (бесформенной в темноте). Там влажно похрипывал Минхо, словно в горле у него скопилось безбожное количество мокроты.
«О чем ты думала?»
«Угадай».
И как ей удается мысленно передавать цинизм?
«Том, мне постоянно снятся гриверы. Скользкие, раздутые, утыканные металлом, шипастые… Из головы такое не выкинешь. Как тут расслабиться!»
Томаса мучили те же образы. Ужас Лабиринта никогда не оставит глэйдеров. Душевные расстройства — если не полное безумие — до конца жизни им обеспечены.
Сильнее других, будто тавро, врезался в память один образ: раненный в грудь Чак умирает у Томаса на руках.
Томас никогда не забудет смерти друга. Терезе он сказал: «Еще чуть-чуть, и убили бы меня».
«Ты это уже сто раз говорил», — ответила Тереза. Глупо, однако Томасу нравилось слышать от нее подобное. Как будто сарказм в ее голосе означал: все будет в порядке.
«Ну и дурень же ты», — ругнул себя Томас, надеясь, что Тереза не слышит его.
«Фигово, что меня от вас отгородили», — послала она Томасу мысль.
Томас, впрочем, понимал, что Терезу убрали от глэйдеров не без причины. Большая часть из них — подростки, шанки, доверять которым нельзя, а Тереза — девушка.
«Тебя защищают».
«Ага, наверное. Просто… — Тоска, смолистыми каплями приставшая к ее словам, проникла в разум Томаса. — Мы столько пережили вместе, и я теперь одна. Фигово…»
«Так куда тебя забрали?»
В голосе Терезы слышалась такая печаль, что Томас чуть не вскочил и не бросился на поиски девушки.
«На другой конец общей столовой. Я в маленькой комнатушке, здесь всего несколько коек. Дверь наверняка заперли».
«Ну вот, говорю же: тебя хотят защитить. — К сказанному Томас поспешил добавить: — Хотя от кого? Я бы поставил на тебя против половины местных шанков».
«Только половины?»
«Ладно, половины и еще четвертинки. Включая меня».
Повисла долгая пауза. Впрочем, Томас чувствовал присутствие Терезы. Словно подруга лежала всего в нескольких футах над ним, как Минхо (пусть Томас его и не видел). И дело отнюдь не в храпе и хрипе. Когда кто-то рядом, ты его чувствуешь.
Томас сам удивился, какое спокойствие наступило, едва пришел сон, несмотря на пережитые за последние несколько недель страхи.

Анна Гаврилова

Наталья Жильцова

ИСПЫТАНИЕ ОГНЯ

Глава первая

В кабинет ректора Академии Стихий я входила не без внутреннего напряжения. Кажется, с тех пор как побывала тут в последний раз, прошла целая вечность, однако в помещении ничего не изменилось. Все те же высокие окна, полускрытые тяжелыми гардинами, шкафы с книгами и стол из дорогих пород дерева, подле которого расположилась пара потертых гостевых кресел. На одно из этих кресел мне и указали.

Сам господин Коргрим сидел за столом, закутанный в форменную белую мантию. Его длинные седые волосы, как и у большинства здешних мужчин, были аккуратно забраны в хвост. Внимательный взгляд и тонкие с полуулыбкой губы придавали ему сходство с этаким добрым волшебником. Но я точно знала - старикан отнюдь не душка. Впрочем… смотря с кем сравнивать.

Ректор был не один. У окна, по правую сторону от стола главы академии, стоял еще кое-кто. Высокого черноволосого мужчину я узнала раньше, чем тот обернулся и одарил меня равнодушным взглядом. Куратор первого курса факультета Огня Эмиль фон Глун. Собственной надменно-аристократической персоной.

С ним я виделась не в пример чаще. Гораздо чаще, чем мне бы того хотелось. И забыть чеканные черты лица и пронзительные синие глаза не смогла бы при всем желании.

Как и ректор, Глун был облачен в мантию, только не белую, а красную - цвета факультета Огня. То есть, несмотря на выходной, находился при исполнении.

Я же, в отличие от этих двоих, была в «гражданском» - в обычных джинсах и футболке. И едва переступила порог кабинета, пожалела, что, получив вызов, не переоделась во что-то более официальное.

Повинуясь жесту ректора, я подошла и опустилась в одно из гостевых кресел. А как только устроилась, услышала скрипучее:

Дарья, надеюсь, вы понимаете, для чего сюда приглашены?

Не совсем, - ответила я тихо.

Впрочем, хотя я и не лгала, предположения, разумеется, имелись.

Первое и основное - допрос. Меня же вчера так и не расспросили о подробностях гибели декана и сокурсников, потому что Каст не позволил. А ведь я - второй ключевой свидетель. Разумеется, я должна дать показания. Это не обсуждается.

Но я также догадывалась, что есть еще один повод для вызова. И речь, как оказалось, именно о нем.

Мы были вынуждены сообщить о вчерашнем инциденте в Совет Магов, - сказал Коргрим. - Следовательно, со дня на день ждем гостей. Комиссия, конечно, прибудет в академию для расследования трагедии, но…

Ректор замолчал. И хотя слова были вполне ожидаемы, сердце забилось чаще, а по спине побежал холодок.

Да, по официальной версии я попала на Полар по велению Совета Магов, но я-то в курсе, что именно Совет - мой главный враг. Это по их указке таких, как я, сперва бросают в омут с головой, а потом просто устраняют. И уж чего-чего, а внимания со стороны Совета не хочется очень. Вот только кто ж меня спросит?

- …но вами тоже поинтересуются, - вторя моим мыслям, продолжил ректор. - Не могут не поинтересоваться. Вы же иномирянка.

Последнее слово было сказано с изрядной долей неприязни, и я непроизвольно поморщилась. А в кабинете снова воцарилась тишина. Нервная и слегка пугающая.

Кажется, от меня ждали каких-то слов, но я заговаривать не спешила. Наоборот, прикусила язык и одновременно бросила быстрый настороженный взгляд в сторону фон Глуна.

Однако куратор видимого интереса к разговору не проявлял. Он по-прежнему стоял спиной и притворялся, будто любуется пейзажем. Да, именно притворялся, потому что любоваться было откровенно нечем. Погода с самого утра стояла отвратная, небо хмурилось, сквозь пелену туч ни единого лучика солнца не пробивалось, отчего мир казался бесцветным и до отвращения скучным. Мелкий игольчатый дождь очарования природе тоже не добавлял, тем более что от природы остались лишь полуголые деревья и прелая листва вместо зеленой травы.

Дарья, вы… - снова подал голос ректор и опять замолчал. А потом шумно вздохнул и, видимо, отчаявшись добиться моей реакции, перешел-таки к делу. - Дарья, принимая вас в наше учебное заведение, мы сразу же подняли вопрос об успеваемости. Собственно, именно от нее зависят перспективы любого из наших учеников. Понимаю, что до сессии еще далеко, но материал для выводов уже есть.

Я удивленно приподняла бровь, а ректор нахмурился и выдал:

Ваша успеваемость никуда не годится, Дарья. Это ужасно. На моей памяти в этих стенах еще не было более бездарной студентки.

От этого заявления я несколько выпала из реальности. Нет, я, конечно, с самого начала подозревала, что правды никто не скажет и разговор пойдет по обходному пути, но столь наглой лжи не ожидала никак.

У кого успеваемость плохая? У меня? Да я единственная первокурсница, которой удалось сотворить пульсар! И бытовые заклинания у меня тоже получаются, хотя в этом пока даже под пытками не признаюсь. А кроме того, есть еще самые обычные лекции и семинары, где преподы меня, пусть и кривятся, но хвалят.

Так о какой плохой успеваемости может идти речь?!

Вы прилагаете недостаточно усилий, - продолжал тем временем господин Коргрим. - Вы откровенно ленитесь. Но это ладно, это еще можно понять. А вот в том, что касается дисциплины…

А что не так с моей дисциплиной? - не удержалась от вопроса я.

Ректор поджал губы и нахмурился. Взгляд его теперь был полон неподдельной укоризны и неудовольствия.

Как это «что»? - раздраженно выдохнул он. - Во-первых, ваши прогулы. Во-вторых, хамство преподавателям.

У меня от изумления даже рот приоткрылся, а ректор не постеснялся пояснить:

Возьмем, к примеру, прошлый понедельник. Вы не появились ни на одной паре. Ни на одной, Дарья! Это неслыханно, уму непостижимо. Тем более при такой низкой успеваемости. А вчера? Вы фактически сорвали лекцию уважаемого лорда Глуна и потом попросту ушли с занятий. И после этого хотите сказать, что у вас нет проблем с дисциплиной?

Честно? Я буквально онемела.

Он ведь не хуже меня знает, где я была в прошлый понедельник! Ну а вчерашний инцидент на лекции… да ведь Глун сам меня отпустил! Сам!

Не удержавшись, я снова посмотрела на куратора первого курса факультета Огня. Тот все так же стоял у окна, спиной к нам, и молчал самым подлым образом. То есть опровергать слова ректора не собирался.

Нормально, вообще?

Ну и еще один момент, - сказал ректор совсем хмуро.

Я резко повернула голову и уставилась на этого сморщенного годами циника. Что? Что еще такого ужасного мне собираются предъявить?

Я наслышан о нравах вашего мира, Дарья, - произнес глава академии. - И, в силу возраста, многое могу понять. Но и вы поймите - это не Земля, это Полар. И наша мораль, наша этика не приветствует поведение, подобное вашему. Девушке не пристало бегать за молодыми людьми, Дарья. У нас это считается неприличным и, более того, распутным.

И за кем же я, простите, бегаю? - ошарашенно выдавила я.

Ректор состроил неприятную гримасу и ответил:

Как это за кем? За Кастом альт Роканом. О вашей чрезмерно бурной симпатии к этому, безусловно, блестящему студенту, вся академия знает. И я повторюсь, Дарья - такое поведение неприемлемо. Вы позорите не только факультет и свой мир, но и… всех женщин.

Ярость! Она поднялась из глубин души и накрыла с головой, заставив заскрипеть зубами. Я сжала кулаки и уже открыла рот, чтобы высказать старому интригану все, что думаю по поводу его так называемых аргументов, но… вслед за яростью пришла ледяная волна осознания. Эти аргументы не для меня - для Совета! Именно такой опишут иномирянку комиссии.

Понимание этого заставило выдохнуть и сделать вид, будто я вообще отвечать не собиралась. А через мгновение даже получилось разжать кулаки и принять более расслабленную позу. Нет, повода назвать меня еще и скандалисткой я вам не дам!

Так вот, к чему я это все сказал, - прервал недолгую тишину ректор.

«Эй, спишь?»

Томас поерзал в постели. Тьма вокруг царила густая и плотная. Он чуть не поддался панике, решив, будто снова в Ящике – страшном кубе из холодного металла, в котором его доставили в Глэйд. Потом, широко раскрыв глаза, Томас различил тусклый свет и смутные тени в большой комнате: грубые кровати, комоды… Тихо дышали во сне ребята; кто-то смачно храпел.

Слава Богу… Он в безопасности, в бараке. Не надо бояться, здесь нет гриверов. Нет смерти.

Глубоко выдохнув, он лег. Натянутые нервы успокоились, и Томас ответил: «Тереза? Который час?»

«Без понятия. Мне что-то не спится. Удалось подремать с часок-другой, и все… Подумала, вдруг ты не спишь, поболтали бы…»

Томас сдержал улыбку. Хоть Тереза и не видит его, все равно как-то неловко.

«Ну куда я теперь денусь? Трудно спать, когда в черепушке у тебя чей-то голос».

«Да не, все путем».

Томас посмотрел на дно верхней койки над собой (бесформенной в темноте). Там влажно похрипывал Минхо, словно в горле у него скопилось безбожное количество мокроты.

«О чем ты думала?»

«Угадай».

И как ей удается мысленно передавать цинизм?

«Том, мне постоянно снятся гриверы. Скользкие, раздутые, утыканные металлом, шипастые… Из головы такое не выкинешь. Как тут расслабиться!»

Томаса мучили те же образы. Ужас Лабиринта никогда не оставит глэйдеров. Душевные расстройства – если не полное безумие – до конца жизни им обеспечены.

Сильнее других, будто тавро, врезался в память один образ: раненный в грудь Чак умирает у Томаса на руках.

Томас никогда не забудет смерти друга. Терезе он сказал: «Еще чуть-чуть, и убили бы меня».

«Ты это уже сто раз говорил», – ответила Тереза. Глупо, однако Томасу нравилось слышать от нее подобное. Как будто сарказм в ее голосе означал: все будет в порядке.

«Ну и дурень же ты», – ругнул себя Томас, надеясь, что Тереза не слышит его.

«Фигово, что меня от вас отгородили», – послала она Томасу мысль.

Томас, впрочем, понимал, что Терезу убрали от глэйдеров не без причины. Большая часть из них – подростки, шанки, доверять которым нельзя, а Тереза – девушка.

«Тебя защищают».

«Ага, наверное. Просто… – Тоска, смолистыми каплями приставшая к ее словам, проникла в разум Томаса. – Мы столько пережили вместе, и я теперь одна. Фигово…»

«На другой конец общей столовой. Я в маленькой комнатушке, здесь всего несколько коек. Дверь наверняка заперли».

«Ну вот, говорю же: тебя хотят защитить. – К сказанному Томас поспешил добавить: – Хотя от кого? Я бы поставил на тебя против половины местных шанков».

«Только половины?»

«Ладно, половины и еще четвертинки. Включая меня».

Повисла долгая пауза. Впрочем, Томас чувствовал присутствие Терезы. Словно подруга лежала всего в нескольких футах над ним, как Минхо (пусть Томас его и не видел). И дело отнюдь не в храпе и хрипе. Когда кто-то рядом, ты его чувствуешь.

Томас сам удивился, какое спокойствие наступило, едва пришел сон, несмотря на пережитые за последние несколько недель страхи. Тьма окутала мир, однако ощущение близости Терезы осталось. Она рядом… будто держит его за руку.

Время текло незаметно, подчиняясь каким-то особым законам. В полудреме Томас наслаждался мыслью, что их спасли из ужасного места. Теперь они с Терезой в безопасности и могут заново узнать друг друга. Здорово!

Туманный сумрак. Тепло. Сияние…

Мир растворялся. Все замерло, и в уютной, убаюкивающей темноте Томас погрузился в сон.

Ему годика четыре, может, и пять. Он лежит в постельке, подтянув одеяло к самому подбородку. Рядом, положив руки на колени, сидит женщина: длинные каштановые волосы, на лице только-только обозначились морщинки; в глазах видна грусть. Свои чувства она изо всех сил, безуспешно, пытается скрыть за улыбкой.

Томас хочет заговорить и не может – он не здесь, не в кровати. Он далеко, в ином месте. Женщина открывает рот, и голос ее одновременно сладок и зол. Томасу становится тревожно.

– Не знаю, почему выбрали тебя, но точно знаю другое: ты особенный. Никогда об этом не забывай. И не забывай, как сильно… – Голос ее надламывается, по щекам катятся слезы. – Не забывай, как сильно я тебя люблю.

Мальчик – одновременно и Томас, и не он – отвечает, произносит нечто бессмысленное:

– Ты сойдешь с ума, мамочка? Как говорят по телевизору? Как… как папа?

Женщина запускает пальцы ему в шевелюру. Женщина ли? Нет, его мать. Мамочка.

– Не бойся, родной, – отвечает она. – Ты этого не увидишь.

Улыбка на ее губах тает.

Томас опомниться не успел, как сон растворился в темноте, оставив его в водовороте мыслей: правда ли новое воспоминание выплыло из бездны амнезии? Правда ли Томас увидел мать? Он что-то говорил о безумии отца… Глубоко в душе проснулась острая боль, и Томас поспешил нырнуть обратно в забвение.

Сколько еще прошло времени, он сказать не мог. Позднее Тереза опять связалась с ним: «Том, что-то не так…»

С этих слов Терезы все и началось.

Голос девушки прозвучал будто с противоположного конца гулкого тоннеля. Томас попробовал пробудиться, но сон – это коварное, густое и вязкое состояние-ловушка – не отпустил. Томас уже осознал себя в мире яви, однако усталость не давала выбраться из него полностью.

В голове будто скребли острыми когтями. Ощутив крохотный укол страха, Томас решил: все это сон. Да, сон. Они в безопасности, бояться не надо. Терезе ничто не угрожает, и можно спать дальше. Расслабившись, он поддался дремоте.

Послышались иные звуки: удары, металлический звон, грохот, крики друзей… В сознание Томаса они проникали эхом, далеким и приглушенным. Крики стали пронзительней, возвещая о запредельной боли. Томас лежал, словно укутанный в кокон из темного бархата.

Погодите… Так быть не должно. Что говорила Тереза?

Борясь со сном, который мертвым грузом тянул вниз, Томас мысленно прокричал: «Подъем! Просыпайся!»

Чего-то не хватает, как будто из тела похитили важный орган. Тереза! Тереза пропала. Томас ее больше не чувствовал!

«Тереза! Тереза, отзовись!»

Ушло теплое чувство ее присутствия. Подруга не отвечала, и Томас, продолжая бороться со сном, вновь и вновь выкрикивал ее имя.

Тьма рассеялась, уступив место реальности. Объятый ужасом, Томас резко сел на кровати, потом спрыгнул на пол и огляделся.

Вокруг царил хаос.

Глэйдеры с воплями метались по бараку. Звучали дикие, страшные, какие-то нереальные крики, словно на бойне. Фрайпан, бледный, указывал на окно; Ньют и Минхо неслись к двери. Уинстон обхватил прыщавое лицо руками, как будто увидел жрущего живую плоть зомби. Другие глэйдеры, пихаясь и толкаясь, лезли к окнам, держась от них, впрочем, на почтительном расстоянии. А Томас внезапно понял, что не знает по имени практически никого из двадцати выживших в Лабиринте парней. Не самая уместная мысль в разгар хаоса…

Уловив краем глаза движение, Томас обернулся посмотреть – и всякое ощущение покоя и безопасности испарилось. Как вообще оно могло родиться? В таком-то мире!

В трех футах от кровати Томас увидел окно. Разбитое, занавешенное пестрой шторкой. За ним горел ослепительно яркий свет, и за прутья решетки окровавленными руками цеплялся человек: выпученные, налитые кровью глаза, на смуглом лице струпья и язвы; волос нет – только пучки, похожие на зеленоватый мох. На правой щеке отвратительная живая рана, сквозь которую видны зубы. С подбородка свисают нити розоватой слюны.